18 января 2008 г.

Зима 100 лет тому назад

На днях гуляла с собакой и обнаружила, что уже раскрылись пушистики на вербе. Это в середине января вместо апреля! Даже во время моего детства зимы были получше, со снегом, с легким морозцем (иногда с сильным морозом, но это было очень редко). И на лыжах мы катались, и на коньках и на санках. Про снежки, снеговики и снежные крепости я и не говорю, это само собой разумеющееся было. А тут вдруг пушистики. Вот как тут поверишь какому-то ученому (не так давно по телевидению интервью с ним показывали), который говорил, что глобальное потепление - миф, и скоро, наоборот, наступит новый ледниковый период. Сразу вспомнился отрывок из книги одного из моих любимых писателей Льва Васильевича Успенского «Записки старого петербуржца.» Он родился в 1900 году, ровесник века. И вот как он описывал петербургские зимы 1910-х годов. Я даже этот момент в книге нашла и спешу поделиться со всеми, кто, может быть, когда-нибудь, прочтет мой блог.
«В десятых годах питерская зима начиналась в ноябре, тянулась до марта, бывала ровной, крепкой, пробирающей до костей. И температуру мы мерили тогда не медицинским "Цельсием", как сейчас, а суровым, "уличным" "Реомюром". Если ртуть падала до 25 градусов, на пожарных каланчах поднимались на высокие железные развилки круглые кожаные "шары", и это означало, что "дети, в школу собирайтесь" отменяется впредь до... И не удивительно: ведь, чтобы получить из этой цифры наши теперешние градусы, надлежало 25 разделить на 5 и частное умножить на 6. Получится 30 градусов, -- уж какая тут "школа"! На всех уличных перекрестках загорались костры: кое-где -- по полной простоте, так сказать, -- дикие, бивачного лесного типа; в большинстве же своем -- в специальных железных круглых цилиндрических жаровнях на ножках. Стояла на мостовой такая железная, закоптелая и пережженная, корзина, и вокруг нее с раннего утра (да нередко и всю ночь) темнела небольшая "толпучка": городовой в башлыке, с заиндевевшими усами и бровями, простирающий над огнем длани, "как жрец взыскующий"; дворники, оставившие в сторонке снежные лопаты и метлы; газетчик с ближнего угла. Его занесенные легким сухим снежком "Пинкертоны" и "Газеты-Копейки", притиснутые, чтобы их не раздул ветер, кирпичами и железками, пестрели на каменной ступеньке у входа в еще не открытый с ночи магазин или в угловую табачную лавочку...Отплясывал декабрьское "холодно, братцы, холодно!" извозчик в тулупе --лошаденка его, понурясь, дремала у ближнего фонаря; колотился посиневший нищий (а может быть, не нищий, а золоторотец из "Вяземской лавры", с каким не приведи господь встретиться в темном переулке в другую ночь); около полуночи могла подбежать погреться и какая-нибудь местная Сонечка Мармеладова... Жарко пылали березовые дровишки -- "швырок", угли шипели на снегу, под жаровней темнела протаявшая за много дней ямка... Отколе дровишки? По городу непрерывным потоком двигались ломовики с дровяных складов. Им тоже было не жарко; они все понимали. И каждый ломовик,проезжая мимо такого костра, сбрасывал на общую пользу одно-два звонких,насквозь промерзших, с лупящейся берестой полешка; тем более -- городовой стоит! Да и сам "ломовой" соскакивал на три минутки поплясать у костра, потопать валенками, поколотить над огнем друг о друга обшитые грубым холстом или кожей варежки... Словом, вот как было прохладно: Заинька под елочкой попрыгивает, Лапочкой об лапочку постукивает: Экие морозцы, прости господи, стоят; Лапочки от холоду совсем свело... Зимно было в тогдашнем Питере: стужи были не нынешние! Да и вид улиц был не нынешний. Снег, как теперь, под чистую, -- не убирался даже и на Невском. Его и нельзя было убирать: движение-то повсюду было санное, на полозьях; лихачи летели, "бразды пушистые взрывая"... В глубоком снегу, в тяжком инее стояли скверы и сады; Исаакий "в облаченье излитого серебра" сурово, месяцами, смотрел на заваленный снегом город, на белые поля Невы и Невок... Но и Нева -- я возвращаюсь к трамваям -- жила тогда, в те месяцы, своей совсем не похожей на нынешнюю, зимней жизнью. Тут и там (и почти везде) на широком речном просторе, на льду, достигавшем арктической, чуть ли не метровой, толщины, чернели очерченные прямыми линиями, огороженные веревочными оградами квадратные и прямоугольные проруби. Целыми днями мужики с пешнями высекали из речного льда огромные, метра полтора длиной, сантиметров семьдесят -- аршин! -- в толщину, аквамариново-зеленые, удивительно нежного тона, как бы лучащиеся изнутри,ледяные призмы. Подъезжали, пятясь, обмерзшие дровни; их задние копылы уходили под лед, на санки баграми втаскивалась такая прозрачная драгоценность, лошаденка выволакивала сани прочь из воды, ледяной параллелепипед сбрасывали на снег и устанавливали рядом с десятком других таких же, солдатиками торчащих над полыньей, глыб. Новые и новые призмы извлекали из воды; за ужt обсохшими непрерывным потоком подъезжали из города новые и новые извозчики... Ведь никаких холодильников нигде; ни признака "хладокомбинатов", вся торговля держалась на ледниках, на невском голубоватом льду. Светло-прозрачные призмы соскальзывали с саней; они падали порою на уличный снег и -- поднять такую один возчик не мог! -- лежали или стояли там уже до весны, постепенно обтаивая, как увеличенные копии уральских камней из ювелирного магазина Денисова на Морской. Память -- странная вещь. Вот вошла в нее, столько лет назад, одна такая прямоугольная красавица между Зимним и Адмиралтейством, на съезде степерешнего Дворцового моста (он строился, но не был открыт)... Весенний день, яркое, умытое солнце. Льдина стоит, вся светясь; около нее, высунув завитком язык, сидит чья-то рыжая, чистенькая собачка в ошейнике, а мальчишка лет пяти, выкручивая руку своей "прилично одетой" маме, все смотрит на собаку, все вглядывается в нее: "Мама, ну мама же!Зачем эта собака на меня так сильно язык разинула?" Он льдины не видел; а мне она запомнилась, и хоть ей уже считанные дни оставалось тогда жить, я рад, что она воскресла теперь в этих строчках. Зимой лед на Неве бывал тогда столь мощен, что кому-то в конце прошлого века пришла в голову удачная мысль: проложить по нему трамвайную линию от того невского спуска у Адмиралтейства, где теперь красуются два бронзовых льва, к Зоологическому саду на Петроградской, к похожим на какой-то муляж изпапье-маше "американским горам" над Кронверкским каналом. Так и было сделано. В каждый ледостав поперек широчайшего плеса у моста, где расходятся две Невы, Большая и Малая, на льду укладывались шпалы,настилались рельсы. Привозились два маленьких трамвайных вагончика -- не с обычными, как у сухопутных трамваев, фигурными "дугами" над крышей, а с такими похожими на шесты бугелями, как у нынешних троллейбусов; только,конечно, по одному на каждом вагоне. Челноками, расходясь друг с другом на "разъезде" посреди реки, эти вагончики бегали взад и вперед через нее и, вероятно, приносили барыш кому-то (не думаю, чтобы это было городское предприятие). Очень похожие наних зеленые трамвайчики ходили потом от Нарвских ворот до Стрельны. Они-тодожили до конца двадцатых годов.
* * * То, о чем я хочу теперь сказать несколько слов, не укладывается ни в рубрику электрических сил, ни в раздел лошадиных. Речь пойдет о силах "человечьих:". Были ли в Петербурге рикши? Э, нет, я говорю не о тех забулдыгах, которые еще и во времена нэпа, даи в первые годы после войны, подгоняли к вокзалам тележки и саночки, рассчитывая на малоденежных приезжих с тяжким провинциальным багажом. Я имею в виду таких рикш, которые возили бы людей. Были у нас такие рикши! Я вспомнил о них потому, что стал рисовать себе зимнюю Неву моей юности. На той Неве, кроме мостов, были еще и "перевозы". Летом кое-где вы могли, чтобы не ползти по берегу до ближнего моста, переправиться через реку на ялике или на совсем крошечном пароходике "Финляндского общества":водяными жучками они так и бегали поперек Невы в двух или трех местах. Ну, а зимой как же? А зимой через замерзшую реку то тут, то там разметали широкую, обвалованную по грудь человеку сыпучим снегом дорогу. Снег убирали;открывался гладкий, как зеркало, лед. Не могу сказать, устраивалось ли это только в те годы, когда Неву не забивало торосистыми верховыми льдинами, а она замерзала сама в тишине и ровности, или же были способы залить торосы водой, расколоть их и спустить подо льдом вниз... Чего не знаю, того незнаю; но такие дороги бывали. В снежные валы втыкались веселые мохнатые елочки. На обоих берегах возводились времянки -- кассы и места ожидания и отдыха -- в затишке. Подвозились своеобразные, точно бы из жюль-верновского "Гектора Сервадака",с кометы Галлии выписанные, экипажи: покрытые пестрыми ковриками и полостями кресла, к ножкам которых были приделаны полозья. Прибывали дюжие молодцы на коньках и начинали нести службу. Вы не хотели идти ни на Николаевский, ни на деревянный Дворцовый мост,что против Медного всадника. Вы шли к перевозу между Замятиным переулком и Сенатом. Вы платили пятак в кассу, садились в кресло. Ноги вам предупредительно -- особенно если вы барышня или почтенная дама -- укутывали меховой полостью; за спинку кресла становился лихой удалец, и -- ух-ты, ну!-- как визжали санки-кресла по льду, как резал лицо встречный ветер, как горел на солнце коврик и как весело мелькали зеленые елки на снежном валу.Минута -- и вы уже там... Каждому из нас сегодня показалось бы, пожалуй, как-то не совсем удобно,чтобы вас, здорового и сильного, вез на себе чужой дядя, "рикша"... В те годы это мало кому даже и в голову приходило. И гимназисточка,чуть привизгивая, неслась на Васильевский в полном восторге от быстроты движенья, и сама "человечья сила" не казалась ни удрученной, ни оскорбленной своим родом деятельности... Да по правде сказать, этим северным рикшам было,конечно, куда легче, чем их юго-восточным коллегам в Гонконге или на Цейлоне-- в поту, на тропической жаре. Чистый воздух, быстрый бег, почти никакого трения под острыми полозьями... Хорошо!»
Впечатляет, не правда ли?

11 января 2008 г.

Хвастушки

Попробую похвастаться тем, что получилось. Это первая партия открыток.





















Это мой долгостройчик, мой единорожик. И хотя он вышивается у меня невероятно долго, я его люблю и надеюсь продолжить "роман" с ним, может, летом закончу?






















А это подушки, подаренные мужу на Новый год. Вторая к 31 декабря тоже была сшита. Осталось пришить шнурки с кистями. И даже шнурки готовы. Я хотела их как обычно руками скручивать, но муж показал мне старый армейский способ: мы эти шнури скручивали при помощи электродрели. В общем, это значительно облегчает процесс, надо признаться.




Ну вот, праздники закончились, начались трудовые будни. А я так и не смогла пока что взяться за свой долгострой "Единорога" от Кастом Крафт. Перед Новым годом успела 4-й лист дошить, а потом у меня закончилась одна из самых ходовых ниток, без нее продолжать было бессмысленно. Заказала нитки, пока ждала, что их привезут (в моем городе ДМС, только на заказ), купила набор с новогодними открытками. И все, понеслась душа в рай. До сих пор шью всякую новогоднюю мелочь, уже не в подарок, а для себя, не могу остановиться. Весна уж на носу, а у меня все снежинки да новогодние игрушки.
Попробовала вышивать blackworkеланжевых рыб. И не учла, что там очень много всяких стежков практически на одном месте, и переходы тонов получаются вовсе не плавные, а довольно резкие. Поначалу совсем не понравилось то, что получается. Отложила. Лежат мои рыбы, ждут. Как ни странно, потихоньку начинают нравиться.
Вообще это для меня сейчас нормальное состояние: то нравится работа, то не нравится. Потом опять нравится, потом опять не нравится.
Поскольку я живу фактически на два дома, то везде у меня есть вышивальная "заначка" - работа, которую я не перетаскиваю с места на место, а шью или у себя или у мужа. Вот. И одна из таких работ - коттедж в саду в английском стиле из журнала (а какого, даже и не помню, потому что у меня только ксерокопия схемы). Журнал этот я купила в подарок подруге из Эстонии, а заодно себе схемку скопировала, тогда она мне очень понравилась. Думала, что когда вышью, оформлю в большущую деревянную раму, по низу вставлю в раму крючочки - и будет у меня ключница. Полтора года руки не доходили до этой картинки, а теперь она нравится- не нравится. Уже раз 6 мнение поменялось в процесе работы. Даже стало интересно, на чем я по окончании работы остановлюсь. Будет мне нравится то, что получилосьили нет.